Второй год подряд Венецианский фестиваль открывался американской картиной мексиканского режиссера, снятой Эммануэлем Любецким, выдающимся мексиканским же кинооператором. Как и прошлогодняя «Гравитация» Альфонсо Куарона, лучшая на сегодняшний день картина Алехандро Гонсалеса Иньярриту «Бёрдмен» — исключительный технический аттракцион, актуальное авторское кино и неизбежный пациент «Оскара» в одном дизайнерском флаконе.
Нет, коммерческим чемпионом картина Иньярриту не станет, но по всем остальным параметрам эти фильмы вполне можно сравнивать. Хотя, казалось бы, где открытый космос и где располагающий к клаустрофобии бродвейский театр (где, по тамошнему обыкновению, нет даже фойе - за полной его нефункциональностью: толпиться можно на улице) со всеми его гримерками, кулисами, укромными уголками, компактным залом на 800 мест и сценой, на которой в дрянной декорации силятся поставить спектакль по рассказу Рэймонда Карвера «О чем мы говорим, когда говорим о любви». Роберт Олтман, чей сатирический дух несомненно витает над «Бердманом», снял по рассказам Карвера блестящую картину Short Cuts, 21 год назад удостоенную в Венеции «Золотого льва». С другой стороны, где легкий, импровизационно-джазовый Олтман, и где тяжеловесный, расчетливый Иньярриту с его «Вавилоном» и прочим «Бьютифулом». А вот однако же. Сильная черта голливудских мастеров экрана, неважно какого они происхождения, — в возможности и желании рисковать, нарушать сложившиеся конвенции, изобретать себя заново. Раскрытая в «Гравитации» «тема космоса» изначально располагала мексиканских кинематографистов к инновационному техническому подходу. Раскрытая в «Бёрдмене» «тема театра» - в лучшем случае к навязшей в зубах «художественной условности». Но Иньярриту и Любецкий предъявили театр как космос — так же камерно, и с тем же размахом, как в «Гравитации» Куарон и Любецкий предъявляли космос как театр - сначала двух, а потом одного актера. Не игрушечный микрокосм, не пошлый «весь мир театр», а полноценную сложную и опас…