«Романс о влюбленных» и был нашими «Зонтиками». Этого невозможно было не заметить - и все-таки этого не заметил никто, кроме Аннинского в «Комсомолке» и Липкова в «Искусстве кино». Да и те обмолвились вскользь - видимо, чтоб не равнять наш подвиг во льдах и их преступную войну в Алжире.
Пропетая на два голоса история несбывшейся любви, прерванной призывом в армию, ложной похоронкой, скороспелым замужеством невесты-вдовы и оскорбленным чувством дембеля.
Чириканье белым стихом. Созвучные имена композиторов -- Легран и Градский. Созвучные имена постановщиков -- Деми и Михалков, он же Кончаловский. Все почти одинаково - но разница-то и определяет несхожесть национальных темпераментов.У французов все было легким, начиная с названия. Легкая встреча, легкая привязанность, легкий вокал и вызывающе легкий призыв на никому не нужную войну. Шер-бур - «милый городок». Верящих в любовь малолеток совершенно шокировала обыденность последней встречи: он женат, она замужем, у обоих дети. Улыбнулись и разошлись не оглядываясь. Кажется, дежурно спросили, как дела, но можно было и не отвечать. Даже петь не перестали.
Юные сердца ждали горя, суицида, взглядов вслед и одиноких прогулок поврозь под дождем -- и не дождались. Старшие понимали, что именно так все и бывает. У кого не было в жизни первой любви и кто не встречался с нею годы спустя? Ну и? Боль, отчаянье, разрыв аорты? Да нет как-то. Эфемерная, легко тающая печаль. Даже и говорить не о чем - как, собственно, и снял Деми.
У Кончаловского все шло по-русски, с чудовищным нажимом. Мотоцикл, рев, джинсовый мальчик с гитарой наперевес, иерихонский вокал Александра Градского. Пафос - на целую роту, слово «любофь» -- 50 раз за картину, масштабные учения Тихоокеанского флота с ракетами, подлодками и судами на воздушных подушках.
Из такого надрыва невозможно выйти мирком-ладком, с видом на аккуратные шербурские крыши и всегдашнюю листву. Только с переходом из цветного в черно-белое кино, с зачеркиванием всей жизни, которого в помине не ощущалось в бретонском городе Шербур. Там народ рыбацкий, северный, средиземноморские страсти не в чести.Россия дала именно цыганщину. Рок-оперную экзальтацию, захлёбную скороговорку, Ромео-Джульетту в дворовом исполнении.
«Зонтики» обозначили конец войны, которой Франция жила 6 лет. Конец убыли мужского населения, конец ожидания повесток и похоронок, конец республиканской риторики, отлив в частную жизнь. «Романс» конституировал обратное: унисон с государством. Воинской службой, хоккеем, заводской проходной, разрешенным патриотическим роком. Одна из рецензий называлась «Экзамен держит любовь». Другой сочинитель выдал, что из Москвы и с Дальнего Востока герои видят одно солнце, ибо страна наша столь огромна, что солнце над ней никогда не заходит.
Над Шербуром солнце было явно другим.
У них стали массово менять прически «под Женевьеву», у нас - усилили группировку на Дальнем Востоке. Там развился непринужденный эгоизм, здесь - «за все в ответе». «Зонтики» спровоцировали тексты о «белокуром конформизме» Денев, «Романс» - о «накопленных нравственных ценностях».
Житейская поверхностность французов пленяет и местами раздражает. Так мы относимся к Дюма.
Надрывная тяжеловесность русских пугает и местами впечатляет. Так они относятся к Достоевскому.
И всю-то национальную специфику удалось передать двумя мюзиклами о том, как мальчик с девочкой дружил, и ничегошеньки у них не вышло.